– Не то слово, – ответил я, оставаясь сидеть на своей койке.

Циклоп же окинул взлядом блиндаж, лоб его сморщился, один единственный глаз скользнул взглядом по Медведю, по лекарствам рядом с ним, после чего остановился на мне. Циклоп отличался от других хемо-псов тем, что у него хватило личных качеств и мозгов для того, чтобы стать капитаном. Он командовал целой ротой и мы находились в её составе.

Эх, а я ведь ещё помнил времена, когда Циклопа звали иначе и оба его глаза были на месте. Сам же он редко избегал драки и одним из первых толкал вперёд линию фронта словно берсерк, зажимая из своего пистолета-пулемёта во врагов. Он носил с собой шесть барабанов по сто пуль, но и этого ему не хватало. Из-за этого его по началу даже пытались прозвать Транжирой, но из-за пары сломанных челюстей прозвище не прижилось. Как и в целом конкретно ему сам комиссар дал личное распоряжение о том, чтобы у него всегда было три полностью заряженных барабана.

Ну а потом... как-то он стал командиром отделения, таких же отморозков, потом взвода... и вот, он уже стал командиром роты. Но вместе со званием капитана как-то... улетучилось у Циклопа желание идти в первых рядах. И взяв себе под бок ветеранов, он засел в самом тылу и даже в том прошлом бою, в туннеле, от меня до него было наверное... с километр. Командовать он стал, смерти бояться начал.

– Долго мы уже в этом полку, да, Коршун? – хрипло произнёс он, после чего я протянул ему флягу. – Только ты до сих пор на передовой, а я... уже почему-то не уверен, что несмотря на погоны офицерские проживу дольше тебя. Хотя ещё парочку таких ранений...

– И придётся раскошелиться на аугментику, – усмехнулся я, клав на то, что офицеры живут дольше других: многих я уже пережил, и Циклопа глядишь, переживу.

– Хороший амасек, на спирте медицинском, это по нашему... не то что эти аристократские амасеки на ягодах с градусом как для баб... – произнёс Циклоп и не поморщившись выпил одним глотком четверть фляги, которая так-то на литр была: жизнь приучила его брать всё и сразу, когда дают и привычка эта останется с ним до смерти. – Ладно, Коршун, к делу перейду сразу, за жизнь в другой раз перетрём, как очистим этот мир от заразы.

– Слушаю, – кивнул я, принимая обратно флягу, которая ходила по кругу под крайне недовольный взгляд Гниды, которому эта фляга как раз и принадлежала.

– Кувалда нынче... совсем что-то попутала. Ни тебя одного она щеманула. Сначала пришла, быстро собрала вокруг себя одиночек, затем малые группы начала подминать. Теперь вот на отделения переходит. Многим это не нравится... многие хотят чтобы всё как раньше было. По понятному и привычному. Да и... баба она. Бойка, с яйцами побольше многих, но... баба...

– И тебе она в роте нахер не упёрлась, понимаю, – кивнул я. – Ведь метит она куда выше, не так ли?

– Именно. Думает, что на одной своей твердолобости далеко пойдёт. Но порой её заносит. Думает, что достаточно сильна, чтобы правила менять. Хочет весь мир перевернуть. Меня не слушает, хоть и подчиняется пока что. Что мне остаётся?

– Дать карт-бланш другим? – уже с предвкушением оскалился я. – Тем, кто за ценой не постоит и с небес на землю её опустит?

– Нет, Коршун, без мокрухи. Командование высшее нынче рвёт и метает. Летописец прибыл, как её... Ларнелия, да. Она всё записывает, но свой запудренный нос всё глубже суёт, на мозги порой капает командирам, а потом доносит ещё выше... выше полка! А там же сам знаешь, сидят эти генералы-адмиралы мать его генералиссимусы паркетные, стратегосы прометия не нюхавшие. И для них каждая наша драка – цифра в отчёте и праведный шок. Они не понимают, что для нас это норма, которая не мешает нам выполнять задачи. Они хотят это исправить и делают... делают глупости, которые мешают что нам, что комиссарам, что всем, кто тут, на поле, а не там... в кабинете с иконами...

– Зараза, без мокрухи? А если она...

– Если она первая это сделает, то я тут же её прихлопну. Станет козлом отпущения за всех и под трибунал пойдёт. Но она не станет, не настолько тупая.

– Понял, без мокрухи.

– Я по нашим прошёл всем. Рота у нас большая, но... ветеранов и стариков маловато осталось. Молодняка много стало, не понимает он ещё что к чему. Не знает Циклопа, порядки менять хочет... ты это учитывай, но не переживай. Наших собралось много. У неё конечно взвод, как и молодняк она к себе подтянет, дабы перестановку у кормушки сделать. Многие этого хотят... всем рога пообломаем.

– Это точно, – согласился я, после чего поднялся вслед за Циклопом.

– Хорошо, что остались такие как ты, – криво улыбнулся Циклоп и протянул мне руку. – Но будь осторожнее, никто не молодеет.

После чего я пожал ему руку и Циклоп ушёл. Я же остался некоторое время стоять в центре нашего блиндажа и думать:

– Он чё, завуалировано сказал, что я хватку теряю?

– Да, ты уже старый пень. Думаю... можешь мне уже командование передавать над отрядом, – тут же произнёс Гнида, после чего переключился на более интересную для него тему. – А откуда ты Циклопа знаешь? В плане, не знал, что вы прямо кореша с ротным нашим.

– Не Кореша мы. Рота большая, мы редко пересекались. Но о нём я много знаю, как и он обо мне. Мы те немногие, кто прошёл суровый отбор войны и живёт дольше других.

– А я? Я уже прошёл этот отбор?

– Гнида, не проходит и дня, чтобы я не думал, как такой дебил как ты вообще до сих пор жив.

– Ясно, очередное злоупотребление служебными полномочиями и создание... ох бля... как её... херовой обстановке в коллективе в общем да... С такими темпами пора бы и солдатский совет создавать, а лучше сразу жалобу писать в Администратум.

– Администратум такой хернёй не занимается.

– Я напишу во все инстанции, чтобы тебя разжаловали, – со вздохом вовсе несерьёзно ответил Гнида, собираясь на выход.

– Куда намылился? Жалобу писать? – ухмыльнулся я, закидывая его пустую флягу в его же ранец.

– Не, пойду посру.

– Смотри там, чтобы пока ты там с штанами спущенными, тебя кувалдовцы не приняли. И побыстрее давай. У нас дел куча.

– Да-да, я поэтому и срать иду заранее, – отмахнулся Гнида и ушёл.

Я же начал осматривать наше барахло. Мокрухи хоть и не будет, но дрын какой-то с собой взять нужно обязательно. Будем ноги и руки ломать, уроки проводить. Хотя если вдруг кто-то откуда-то "случайно" упадёт и шею сломает... это же как бы и не мокруха, а просто несчастный случай.

И хоть Медведя с нами в этом замесе не будет, но, Бог-Император не даст соврать, я валил и амбалов, что были куда крупнее Медведя. Ведь в таком вопросе не масса решает, а колени. Сломанные колени. Много сломанных колен. Сломанных когда ты решил пошататься где-то в одиночестве.

Глава 4

– Да твою мать! Заткните ему пасть чем-нибудь! – раздражённо воскликнул я, устав слышать крик ублюдка, который умолял его убить и плакал, ныл, кряхтел, всячески стараясь свести меня с ума.

Хотя скорее свести меня с ума пыталась боль и вовсе не душевная, ведь болеть там было уже давно нечему. Зато нога разнылась больше обычного. Вообще я должен бы принимать примерно от трёх до шести таблеток на протяжении всех суток и при таком раскладе боль становилась терпимой. Однако если я хотел не чувствовать боли совсем, в том числе при ходьбе, то приходилось принимать за раз по две-три и эффекта хватало на часа четыре в лучшем случае.

Сожрать меньше – означало лишиться подвижности, что в условиях войны с Кувалдой чревато неприятными последствиями. Принять больше – подписать себе смертный приговор от передоза. Вот и получалось, что часть суток я прибывал чуть ли не в эйфории, а ещё часть меня трясло как последнюю шавку.

– Чё? – лаконично спросил Гнида, подойдя ко мне и согнувшись.

Вопрос его был может и не особо литературным, однако смысла в нём явно было побольше, чем в синих занавесках. Что хотел сказать этим автор? Какой посыл вкладывал? Волновался ли Гнида о своём командире и начинал ли расти как личность, видя на какие жертвы идёт первый ради своего отряда? Или быть может прямо сейчас его осенило и всё поганое прошлое начало рушится вслед за не менее поганым мировоззрением, давая начало для создания чего-то нового и переосмысливанию всего жизненного пути? Может быть сам Бог-Император снизошёл с Золотого Трона и...